— Конечно, — Пьетро подогнал мула, — не по голубям же, они такие красивые. Дядя Теодор, — он помолчал, — а моя мама, Ева — красивая была?
— Очень, — коротко ответил Федор. Взглянув на мальчика, он улыбнулся: "Но ты больше на отца своего похож".
Серая голубка все вилась над их головами. Пьетро, протянув руку, рассмеялся — птица села ему на плечо. Что-то, прокурлыкав, вспорхнув крыльями, голубка взлетела в небо.
— Тут, — сказал Малик, впуская Джованни в разделенную шелковой завесой комнату. "Охранники будут за дверью".
Оставшись один, Джованни осмотрелся — мраморный пол был устлан искусно вытканными коврами, пахло розами и немного сандалом. Ни одного окна, — смешливо подумал он. "Я и не видел ничего, — ворота распахнулись, и мы сразу в закрытый двор въехали. Наверное, эта та вилла, о которой мне Теодор рассказывал".
— Именно так, — донесся до него нежный голос. Женщина говорила на итальянском языке. "Отец Джованни, вы знаете месье Корнеля?". Занавесь заколыхалась. Он услышал шуршание и легкий, мимолетный вздох.
— Везет мне на такие исповеди, — Джованни опустился на пол, устраиваясь удобнее. "Она венецианка, это точно. Та, кузина Теодора — тоже венецианка была. Ну-ну".
— Знаю, — согласился он. "Мы с ним родственники, только дальние".
На второй половине комнаты помолчали, подышали, а потом спросили: "А вот сабля месье Корнеля — откуда она у него, отец Джованни? Я знаю, — девушка замялась, — она раньше была у другого человека".
— У его брата младшего, — спокойно отозвался Джованни. "Он сейчас в Иерусалиме живет, женат, двое детей у него. Мальчик и девочка, — зачем-то прибавил он. "Саблю он месье Корнелю отдал".
— Слава Богу, — Изабелла выдохнула. "Слава Богу, как хорошо. Вот и все, пусть он теперь уходит".
Она подняла голову и вздрогнула, — завесу отдернули. "У меня лицо не закрыто, — в панике поняла Изабелла. "Господи, какой он красивый. Как та статуя, во Флоренции, "Давид", синьора Микеланджело".
Джованни застыл — она смотрела на него огромными, в темных ресницах, зеленовато-серыми глазами. На белый, высокий лоб спускалась прядь каштановых, с рыжими прядями, волос, изящная голова была прикрыта прозрачной вуалью. Маленькая грудь чуть приподнималась — девушка прерывисто, часто дышала. На шее виднелся простой, серебряный крестик.
— Я просто потрогаю, — сказала себе Изабелла, — чтобы знать — как это. Просто коснусь его руки, и все. Он же монах, так можно.
Девушка протянула нежные пальцы, и еще успела подумать: "Какая теплая. Как солнце". Джованни, сам не понимая, что делает, даже не оглянувшись на полуоткрытую дверь, наклонил голову. Изабелла задрожала, и почувствовала его поцелуй — ласковый, медленный, нежный. Она, закрыв глаза, оказавшись в его объятьях, не зная, что будет дальше, едва слышно попросила: "Еще!"
Изабелла отстранилась. Испуганно глядя на него, она помотала головой: "Простите…, Вам, наверное, неприятно. Я хотела попробовать — как это…, - девушка покраснела: "Вам нельзя, отец Джованни".
Он вдохнул запах роз, и взял ее лицо в ладони: "Я сам знаю — что мне можно, а что нельзя. Вы ведь Изабелла Корвино, так? Вас взяли в плен берберские пираты, десять лет назад, вместе с капитаном, русским".
Изабелла только кивнула, прикусив губу: "Вот и все. Сейчас он уйдет, а я останусь тут доживать свою жизнь. Но как это было хорошо, я и не знала…"
Она только и успела, что тихо ахнуть — Джованни опять поцеловал ее, и, не выпуская из своих рук, сказал:
— Во-первых, мы с вами родственники, только очень дальние. А вот месье Корнель — он ваш кузен. Во-вторых, мне очень жаль, — он взглянул в зеленовато-серые глаза, — ваш брат, старший, он умер, в Иерусалиме, семь лет назад. У него остался сын, тоже Пьетро, ваш племянник — я его воспитывал все это время. Он сейчас тоже здесь, в Эс-Сувейре". Джованни помолчал: "Вы жена Сиди Мохаммеда?"
— Приемная дочь, — шепнула Изабелла. "Почему вы меня целуете?"
— Потому, что вы мне очень нравитесь, — усмехнулся Джованни и поцеловал ее еще раз. У нее были мягкие, сухие губы. Он услышал, как бьется ее сердце, — быстро, беспорядочно.
Изабелла задохнулась и еле слышно проговорила: "Сейчас за вами придут. Я буду вечером на берегу, в купальне. Одна. Отец сегодня ночует в городе".
Она прошмыгнула в закрытую шелком, низкую арку. Джованни, вернувшись на свою половину, едва успел задернуть завесу. Когда Малик приоткрыл дверь, он уже стоял, опустив голову, перебирая в руках четки.
— Большое вам спасибо, — сухо сказал советник, провожая его к выходу.
— Рад услужить, — коротко отозвался Джованни. Малик потянул носом: "Розами пахнет. Впрочем, ее высочество любит этот аромат, тут даже полы с розовой водой моют".
Они прошли в закрытый, огороженный со всех сторон, внутренний двор. Джованни, уже выехав на дорогу, обернулся — огромные, в три человеческих роста ворота медленно сомкнулись за ними. Он увидел неприступную, гранитную стену, что окружала холм и спуск к бухте.
— До самого края скал идет, — понял он, — а скалы там — сто футов высотой. Нет, только на лодке, иначе не получится. Господи, но какая она красавица, — он заставил себя не думать о ее губах, о том, как она, держа его за руку, вздохнула: "Еще!"
— Увезу ее отсюда, — решил Джованни, уже, когда они подъезжали к Эс-Сувейре. "Она ведь тетя Пьетро, самая близкая ему родственница. Увезу, и мы поженимся. Попрошу этого Сиди Мохаммеда, он поймет, он ее отпустит. Теодор же говорил — он образованный человек…"
Они спешились у гавани. Малик, глядя на работу лодок, улыбнулся: "Его величество султан очень доволен вашими стараниями, месье Джованни. Когда закончите — вам передадут чертежи мола, от нашего архитектора, так что, — он обвел рукой гавань, — здесь будет лучший порт в Северной Африке".
— Изабелла, — понял Джованни. "Это она построила город. Теодор же мне говорил. В Италии она хотела стать архитектором, но в Европе это невозможно, она ведь женщина. Удивительное мракобесие, — Джованни поморщился. Вежливо попрощавшись с Маликом, он спустился на выложенную гранитными плитами набережную.
— Сразу, — смешливо подумал Джованни, — и жена, и детей двое, мальчик и девочка. И еще родятся, непременно, — он почувствовал, что краснеет. Мужчина услышал у себя над ухом сухой голос отца Джузеппе, главы миссии: "А кого вы исповедовали, отец Джованни?"
Джованни взглянул в черные, глубоко посаженные, подозрительные глаза и пожал плечами: "Откуда же я знаю, святой отец? Тайна исповеди, не мне ее вам объяснять. Прошу прощения, — он приставил ладонь к глазам, — мне надо поговорить с месье Корнелем об усовершенствовании этих механизмов".